By Belkorpus Мы уже разобрали теоретическую сущность забастовки как социального “всплеска” именно трудового, а лишь затем политического характера. Тогда стало ясно, что политический триггер обычно является вторым этапом трудового, социального, экологического или любого другого “низового” движения. Теперь перейдем к бойкоту как к политической модели действия.
Итак, любое политическое событие чисто теоретически вызывает 2 эмоциональные окраски: позитивную и негативную. Степень [то есть яркость проявления реакции] зависит от ряда причин по примеру вовлечённости в процесс, затрагивания персональных интересов и тд.
Возьмём примитивный пример: повышение пенсии перед выборами не может служить достаточным триггером, чтобы студенты проголосовали за кандидата, который это повышение осуществил. С другой стороны, повышение стипендии таковым триггером является.
Так вот: эмоциональная реакция варьируется между 2 полюсами, создавая базис для отображения на результатах той или иной политической кампании.
Итак, когда власть не может сбить протестную волну, ее целью становится популяризация идеи аморфной реакции – бойкота, поскольку он ни при каких обстоятельствах не несёт никакой угрозы для правящей элиты. Несогласные не приходят на выборы. И не понижают процент поддержки власти своим “Нет”.
С другой стороны, если оппозиция чувствует, что она не может привлечь нелояльную власти аудиторию на свою сторону, она также прибегает к тактике бойкота, чтобы потом через манипуляцию приравнять всех непришедших на выборы к своим сторонникам.
Второе встречается чаще в демократических режимах; первое – в авторитарных. Так, например, нам хорошо известен пример абсурдного голосования на пеньках или в багажниках в России. Такой “сюр” вызывал недовольство оппозиции, но в этом “цирке” заведомо не хотелось участвовать, поэтому бойкот в качестве стратегии власти по предварительному подавлению любого протеста получилось реализовать.
То есть протестное движение не может возникнуть на базисе бойкота вообще ни при каких обстоятельствах. Не существует таких условий, которые превращают самую любимую автократами тактику всеобщей пассивности в средство массового общественного взрыва.
Что же происходит, когда человек остаётся дома? Он, на самом деле, самоудовлетворяется через свой протестный бойкот, поскольку изначально готов к нечестному результату выборов. Происходит очень простая логическая цепочка.
В электоральном цикле гражданин не участвует, потому что считает оный “фарсом”, поэтому он будет готов к абсолютно любым результатам данного цикла. То есть не существует такого результата при бойкоте, который смог бы спровоцировать резкую эмоциональную реакцию, близкую к одному из полюсов.
Давайте анализировать. Целью репрессий является искусственное воздействие на страх с целью отторжения от гражданской активности и как следствие деполитизация общества – а то есть эмоциональный отказ граждан от участия в политической повестке.
Бойкот, в свою очередь, – это и есть сама сущность деполитизации.
Дело в том, что стимул между “мы боимся” и “мы считаем происходящее фарсом” не так уж и далек, как может показаться на первый взгляд. Различие состоит лишь в том, что в случае со страхом силовой системе необходимо применять усилия для деполитизации социума, а в случае с избранием бойкота как основной стратегии силовое подавление уже не необходимо: конечную цель физического подавления народных масс реализуют сами лидеры гражданских инициатив, призывающие к бойкоту. То есть они выполняют роль жандармов.
Мы можем размышлять о том, что кто-то на диване будет жесточайше держать искру в сердце, но нам следует быть честными – к реальной политической активности никогда не подталкивает сидение дома.
И тем страшнее является фраза “Мы ушли в подполье”. Дело в том, что электоральный цикл столь часто является триггером для протестов, потому что он объединяет “полюсную” реакцию народных масс, так как граждане идут на осознанное политическое решение, а значит автоматически входят в гражданскую повестку.