By Belkorpus Сегодня в мою голову проникли какие-то чужеродные мысли (только бы не Стокгольмский синдром!). Смотрю я на тебя, мент, а в голове разговаривают эти пришельцы (те самые мысли), и как-то жалостливо-брезгливо, отвратительно до эмоциональной рвоты: „Как же ты жалок! Как тебя извращенчески жалко! “.
Да, ты не боишься обвинить невиновного, унизить честного, оскорбить чистого, ты не боишься воровать, ты не боишься уничтожать.
Но как же ты боишься!
Я не знаю, боишься ли ты осуждения, наказания, справедливой мести; страдаешь ли ты от мук совести; я не знаю, тяжело ли тебе будет бить и пытать лучшего школьного друга ; не знаю, стараешься ли, чтобы о твоих грязных делах не узнали родители; переживаешь ли, что когда-то придётся скрывать, чем занимался «на работе».
Но я вдруг вижу, что очень боишься не выписать газету, боишься не вступать в профсоюз (мысль о том, что профсоюз можно выбирать, тебе и в голову не придёт), боишься признаться вслух, что тебе нравится «Перемен!» Цоя, боишься сказать, за кого голосовали твои брат и сват, боишься, что узнают о том, что племянница — змагарка под Б/Ч/Б (и она уже давно ненавидит тебя); тебе страшно даже подумать, что будешь жить на одну зарплату, страшно не выполнить приказ.
И становишься ты совсем не грозным и вовсе не страшным, а видишься мне липкой, дрожащей, бесформенной вонючей личинкой, которая очень боится!
КАК ЖЕ ТЫ БОИШЬСЯ, МЕНЯ, МЕНТ!