Если США сегодня демонстрируют большую мягкость по отношению к России, чем к демократической Европе,…
Популярные объяснения — симпатии американских консерваторов к российскому христианскому национализму или попытка оторвать Россию от Китая — плохо объясняют позицию Дональда Трампа. Он не склонен ни к идеологическому мышлению, ни к устойчивой антикитайской стратегии. Его внимание сосредоточено прежде всего на торговле и сделках, а не на цивилизационных конфликтах.
Более убедительным выглядит прозаическое объяснение: Трамп мыслит как бизнесмен и воспринимает мир через коммерческую призму. То же относится и к его окружению. В этом контексте война сама по себе кажется абсурдной, а мир — желательным, прежде всего потому, что он открывает возможности для прибыли. С этой точки зрения, конфликт выглядит недоразумением, которое можно уладить переговорами, если найти «выгодное для всех» решение. Именно поэтому бремя ответственности перекладывается на Украину: она требует расходов, в то время как Россия воспринимается как потенциальный источник выгод.
Такой взгляд демонстрирует характерную интеллектуальную слепоту коммерческого мышления — неспособность всерьёз воспринимать фанатизм и идеологическую мотивацию. Люди, привыкшие к прагматике сделок, склонны считать, что за любыми громкими идеями скрываются рациональные материальные интересы. Они не верят в подлинную силу идеологии и потому недооценивают тех, кто действует из убеждений, а не из расчёта.
На деле это не цинизм, а форма наивности. Неясно, понимают ли Трамп и его окружение глубину идей, которыми движимы такие лидеры, как Путин или Си Цзиньпин. Коммерческий ум оказывается плохо приспособленным к взаимодействию с политическими режимами, основанными на вере, мифе и исторической миссии.
Коммерческий склад ума должен держаться на некотором расстоянии от государства. Это своего рода либеральная ересь. Экономическая и политическая свобода должны идти рука об руку. Рынки зависят от определенных правил — таких как запрет на произвольный арест имущества, — которые защищают демократические конституции. В свою очередь, демократия более стабильна, если существует средний класс, владеющий собственностью, что, как правило, и порождается хорошо регулируемыми рынками. Почти все страны мира с высоким уровнем дохода являются демократическими, за исключением очень маленьких (Сингапур) или стран, обладающих природными ресурсами (Россия), или и того, и другого (Катар). Южная Корея и Тайвань стали странами с высоким уровнем дохода после демократизации, а не до нее.
Демократия требует надзора за капитализмом, иначе экономическая логика начинает подтачивать политическую устойчивость.
Наиболее опасным оказывается не само влияние бизнеса, а внушаемое им отношение к миру: убеждение, что всё подлежит торгу и что радикальные убеждения — лишь блеф. В условиях множества идеологических противников Запада это худшая возможная модель мышления. Коммерческая наивность уже приводила к стратегическим ошибкам, когда экономическая выгода заслоняла политическую реальность.
Коммерческий инстинкт незаменим в бизнесе. Но когда он начинает определять внешнюю политику государства, это делает его уязвимым перед противниками, движимыми глубокой верой. Если когда-то требовалась стена между церковью и государством, то сегодня государству необходима стена между собой и коммерческим мировоззрением.