В их возрасте я играл в “войнушку”. Во дворе за сараями. Иногда на стройке. “Русские” и “немцы”. За немцев никто не хотел, поэтому чаще всего они были воображаемыми. Фашисты. Эти пацаны войну видели. Омерзительную, не компьютерную. Четыре поколения спустя, после той, “последней”. “Воздушная тревога – это очень страшно”, – сказал один из них. Второй отвернулся, чтобы никто не видел слез. Их мамы увезли их из войны. Папы на войне остались. Кто-то навсегда. А фашисты теперь русские. Для многих поколений.
